Пластуны

 

   Пешие казаки пластунских полков были в русской армии и разведчиками, и "стрелками на выбор" – по офицерам, орудийной прислуге, вестовым. По войсковому положению 1842 года пластуны даже были признаны отдельным родом в рядах военных сил, число их было определено штатом: в конных полках по 60, в пеших батальонах по 96 человек в каждом. Пластуны обычно действовали мелкими партиями от трех до десяти человек. Искусное использование местности и точный ружейный огонь заменяли казакам численную силу. С раннего детства приученные к трудной и опасной службе, пластуны служили для русской армии прекрасными разведчиками и снайперами, а в мирное время несли пограничную службу.

Исследователь казачества Д. Кошкарев писал в начале XX века: "Еще запорожцы в днепровских камышах залегали пластом, высматривая подолгу то татарский чамбул, то неприятельский разъезд. В числе 40 куреней значился Пластунский курень, товарищество которого исполняло, вероятно, эту трудную и опасную службу. Пластуны явились главнейшими стражами кордонной линии. Они были разбросаны по всем постам особыми партиями и всегда держались на самых передовых притонах, батареях, где имелись сигнальные пушки. Их положение в отношении к кордонной линии почти то же, что положение застрельщиков в отношении к первой боевой линии. В наблюдении за неприятелем они зорче и дальновиднее сторожевых вышек, хоть и не так высоко, как эти последние, поднимают голову. Что касается тактики пластуна – она сложная. Волчья пасть и лисий хвост – ее основные правила. В ней вседневную роль играют: след, "сакма", и засада, "залога". Тот не годится "пластуновать", кто не умеет убрать за собою собственный след, задушить шум своих шагов в трескучем тростнике; кто не умеет поймать следы противника и в следах его прочитать направленный на линию удар. Где спорят обоюдная хитрость и отвага, где ни с той, ни с другой стороны не говорят: иду на вac! – там нередко один раньше или позже схваченный след решает успех и неудачу. А когда по росистой траве или свежему снегу след неотвязно тянется за ним, он заплутывает его: прыгает на одной ноге и, повернувшись спиной к цели своего поиска, идет пятами наперед, "задкует" – хитрит, как старый заяц, и множеством известных ему способов отводит улику от своих переходов и притонов. Как оборотни сказок, что чудно-дивно меняют рост, в лесу вровень с лесом, в траве вровень с травой – пластуны мелкими партиями пробираются с линии между жилищами неприязненных горцев к нашим полевым закубанским укреплениям и оттуда на линию.

Пластуны одеваются как черкесы и притом как самые бедные черкесы. Это оттого, что каждый  поиск  по  теснинам  и  трущобам  причиняет сильную аварию их наряду. Черкеска, отрепанная, покрытая разноцветными, нередко даже (вследствие потерянного терпения во время починки) кожаными заплатами; папаха вытертая, порыжелая, но в удостоверение без­заботной отваги заломленная на затылок; чевяки из кожи дикого кабана, щетиной наружу: вот будничное убранство пластуна. Прибавьте к этому сухарную сумку за плечами, добрый штуцер в руках, привинтной штуцерный тесак с деревянным набойником спереди около пояса, и так называемые причандалья: пороховницу, отвертку, жирник, шило из рога дикого козла, иногда котелок, иногда балалайку или даже скрипку, и вы составите себе полное понятие о походной наружности пластуна… Подражая походке и голосу разных зверей, они умели подходить и выть по-волчьи, кричать оленем, филином либо дикой козой, петь пету­хом и по этим сигналам подавали друг другу вести, собирались в партии. От прочих казаков пластуны отличались как по одежде, так и в походке. Ходили неуклюже, переваливаясь, как бы нехотя; из-под нависших бровей глаза глядят сурово, лицо – совсем бронзовое от загара и ветров. Во всех обстоятельствах боевой службы пластун верен своему назначению. На походе он освещает путь авангарду; или в цепи застрельщиков изловчается и примащивается, как бы вернее "присветить" в хвастливо гарцующего наездника; или, наконец, бодрствует в отводном секретном карауле за сон ротного ночлега. В терском полевом укреплении он вечно на поисках по окрестным лесам и ущельям.

Пластун скорее теряет жизнь, чем свободу. А если в недобрую минуту и попадется он в железный ошейник хеджрета, то скоро из него вырвется — «выкрутится». Купить в горах по­рядочному хозяину пластуна в рабы — один разор. Чтоб ни предложено было ему работать, у него один отзыв: не умею, а на уме одна мысль: уйти! Скоро или не скоро, но сыщет он способ выпутаться из цепи или из колоды, выкараб­кается в трубу очага и все-таки убежит.
Замеченные вдали от опорных пунктов и на­стигнутые превосходным в числе неприятелем, они умеют так рассчитать свой огонь, что не скоро дадут подавить себя многолюдством. Были примеры, что пять-шесть дружных бойцов, неся на своих плечах многолюдную погоню, в первой попавшейся им чаще камыша, осоки, можжевельника оборачивались, разом прикладывались в противников и, не открывая огня, приседали, кому за что пришлось. Этот смелый и решительный оборот останавливал преследующих. Они вдавались в опасение засады, начинали осматриваться на все стороны и открывать медленный, рассчитанный огонь, на который, однако ж, казаки не посылали ответа. Ободренные этим молчанием, горцы принимали движение в обход или бросались напрямик в шашки с обычным криком, который не всегда выражает у них увлечение на решительный удар. Но от страшного, как от возвышенного, один шаг до смешного. В том месте, где казаки присели, горцы находили только шапки и баш­лыки, надетые на сломленный камыш. Пластуны уже исчезли, как привидение, и горцам осталось лишь повторить часто употребляемое восклица­ние: «Шайтан гяур!»

Ясно, что отправление подобной службы во всем ее пространстве и во всех ее случайностях не могло быть подчинено определенному уставу и контролю. А потому пластуны предоставлены в своих поисках, засадах и встречах собственной предприимчивости и изобретательности. Они от­давали отчет только в упущениях. Может быть, из этой отрешенности в трудном подвижниче­стве пластуны черпали свои военные добродетели: терпение, отвагу, сноровку, устойчивость и в придачу несокрушимое здоровье. Когда по Кордонной Линии смирно (это бывает обыкновенно во время полевых работ), они обращали свои поиски в охоту за диким кабаном, козой, оленем и, таким образом, непрерывно держали себя   в   опытах   своего   трудного   назначения.

Пластуны принимали к себе новых товарищей большей частью по собственному выбору - преж­де всего требуют они, чтобы новичок был стрелок, затем, что на засаде, в глуши, без надежды на помощь, один потерянный выстрел может повести дело на проигрыш. Потом тре­буют, чтоб был он неутомимый ходок — ка­чество, необходимое для продолжительных поисков, которым сопутствуют холод и голод. И, наконец, имел бы он довольно хладнокровия и терпения про те случаи, когда надобность укажет, под носом превосходящего неприятеля пролежать в камыше, кустарнике, траве не сколько часов, не изобличив своего присутствия хотя бы одним неосторожным движением, за таив дыхание.   Иногда — странное дело! — эти разборчивые и взыскательные подвижники принимают, не говоря ни слова, и даже сами зазывают в свое товарищество какого-нибудь необстрелянного «молодика», который еще не перестал вздыхать по «вечерницам» своего куреня, и не успел пред ставить ни одного опыта своих личных служебных достоинств, но,  которого отец был славный пластун, сложивший свои кости в плавне. Вообще, пластуны имели свои, никем не спрашиваемые, правила, свои предания, свои поверил и так называемые характерства: заговор от пули, от опоя горячего коня, от укушения змеи; наговор на ружья и капкан; «замовленье» крови, текущей из раны, и прочие. Но их суеверия не в ущерб вере и не мешали им ставить свечку Евстафию, который в земной своей жизни был искусный воин и стрелец, сподобившийся видеть на рогах гонимого им пустынного оленя крест с распятым на нем Господом.

Следя за ходом событий на театре военных действий, видно, что казаки и с берегов Дона, и с линий наших на Кавказе, и самые эти пластуны на всем пространстве военной бури поддержали честь русского оружия. В Малой Азии в отрядах генералов Лорис-Меликова и Тергукасова, в Турции при храбром переходе наших за Дунай, и особенно в отряде генерала Гурко при занятии перевалов через Балканы, повсюду казаки своими подвигами стяжали новые лавры.

А в 20 веке, как не странно пластуны возродились в 1943 году, специальным указом была создана Пластунская бригада, в которой даже была сохранена форма  Кубанских пластунов.